Мнимое «я»
и
Голос в голове (внутренний диалог)
Слово «я», в зависимости от контекста, олицетворяет
либо величайшую ошибку, либо глубочайшую истину. В своем расхожем
смысле оно является не только одним из наиболее употребительных
(вместе с производными от него «мне», «меня», «моё»), но также и
одним из тех, что вводят в самое сильное заблуждение. Слово «я» в
рамках обычного повседневного употребления воплощает изначальную
ошибку, неверное восприятие того, кто ты есть, воображаемое чувство
личности. Это и есть эго. Альберт Эйнштейн, обладавший даром
чувствовать суть не только реальности пространства и времени, но и
человеческой природы, называл это мнимое восприятие себя «оптическим
обманом сознания». Затем это воображаемое «я» принимается за опорную
точку для дальнейших ошибочных интерпретаций действительности, а
также за основание, от которого отталкиваются все мыслительные
процессы, варианты взаимодействия и взаимоотношений. Твоя
действительность превращается в отражение исходной иллюзии.
Хорошая новость: если ты видишь иллюзию как иллюзию, то она
растворяется. Распознание обмана — это его конец. Необходимым
условием выживания иллюзии является то, чтобы ты принял ее за
реальность. Поэтому, когда ты видишь, кем ты не являешься,
реальность «кто ты есть» возникает сама собой. Именно это будет
происходить при чтении этой и следующей главы, в которых описывается
механика мнимого «я», называемого нами эго. Итак, какова же природа
этого мнимого «я»?
Произнося слово «я», ты имеешь в виду совсем не то, чем являешься на
самом деле. Беспредельная глубина тебя истинного в результате
чудовищного сжатия замещается звуком, производимым голосовыми
связками, мыслью о «я» у тебя в уме, или чем-то еще, с чем это «я»
может отождествляться. Итак, к чему же обычно относится «я» и его
производные — «мне», «меня», «моё»?
Когда ребенок усваивает, что произносимая родителями
последовательность звуков, — это его имя, он начинает приравнивать
слово, становящееся в его уме мыслью, к тому, кто он есть. На этой
стадии некоторые дети говорят о себе в третьем лице: «Джонни хочет
есть». Вскоре они выучивают волшебное слово «я» и приравнивают его к
своему имени, которое до этого уже приравняли к тому, кто они есть.
Затем приходят другие мысли и сливаются с исходной «я»-мыслью.
Следующий шаг — определить и обозначить те вещи, которые будут
составлять «меня», станут частью «меня». Это — отождествление с
предметами, то есть наделение вещей, а, в конечном счете,
обозначающих их мыслей, своим самоощущением. Так ребенок
отождествляет себя с ними. Когда «его» игрушка ломается или ее
кто-нибудь отнимает, он испытывает сильное страдание. Не потому, что
игрушка имеет какую-то особенную ценность — ребенок скоро потеряет к
ней интерес, и она будет заменена другими игрушками, другими
предметами, — а из-за мысли, что она «его». Игрушка стала частью
развивающегося в ребенке самовосприятия, чувства «я».
По мере роста ребенка исходная «я»-мысль стягивает к себе другие
мысли: она отождествляется с его половой принадлежностью, его
вещами, воспринимающим и чувствующим телом, национальностью, расой,
религией, профессией. Другие вещи, с которыми отождествляется «я», —
это роли (мать, отец, муж, жена и т.д.), накопленный опыт или
мнения, симпатии и антипатии, а также то, что произошло со «мной» в
прошлом, память о чем представляет собой совокупность мыслей,
определяющих мое дальнейшее самовосприятие как «я и пережитое мной».
В итоге они представляют собой не что иное, как мысли, случайным
образом собравшиеся вместе в результате того, что все они были
наделены моим самовосприятием. Именно эту ментальную конструкцию ты
имеешь в виду, произнося слово «я». Точнее, большую часть времени,
говоря или думая как «я», на самом деле говоришь или думаешь не ты,
а некий аспект ментальной конструкции, элемент эготипического «я».
Когда ты пробудишься, то будешь продолжать пользоваться словом «я»,
но тогда оно будет исходить из намного более глубокого места внутри
тебя.
Большинство людей все еще полностью отождествлены с непрерывным
потоком мыслей в голове, навязчивым думаньем, для большей части
которого характерны повторяемость и отсутствие смысла. Для них
никакого «я» за пределами мыслительного процесса и приходящих вместе
с ним эмоций не существует. Это и называется быть духовно
неосознанным. Когда говоришь им, что у них в голове есть никогда не
умолкающий голос, они либо удивляются: «Какой голос?», либо яростно
отрицают это, а между тем это и есть тот самый голос, думатель,
ненаблюдаемый ум. Его можно считать некой завладевшей ими сущностью.
Для кого-то стал незабываемым миг первого разотождествления с
мыслями, сдвиг от состояния, когда они были отражением содержимого
собственного ума, к возникшему где-то на заднем плане осознаванию. У
других это произошло так тонко, что они либо даже не заметили, либо
ощутили некий приток радости или внутренний покой, не понимая
причины этого.
Голос в голове
Первый проблеск осознанности произошел со мной в мою
бытность первокурсником Лондонского Университета. Мне нужно было
дважды в неделю ездить на метро в университетскую библиотеку. Это
бывало часов в девять утра ближе к концу часа пик. Как-то раз я
сидел напротив женщины лет тридцати. Я и раньше не раз видел ее в
поезде, поэтому не мог не узнать. Несмотря на то, что народу в
вагоне было много, места по обе стороны от нее оставались
свободными. Причиной, без сомнения, был ее странноватый вид. Взгляд
женщины был крайне напряжен, и она непрестанно говорила сама с собой
громким и раздраженным голосом. Она так глубоко ушла в свои мысли,
что была совершенно неосознанной. Казалось, она даже не замечает
окружающих. Ее голова была опущена и немного наклонена влево, словно
женщина обращалась к сидящему рядом с ней. Хотя я точно не помню, о
чем она говорила, но ее монолог был примерно следующим: «А потом она
мне говорит … поэтому я говорю ей: нет, ты врешь, как ты смеешь
обвинять меня … ведь ты всегда была одной из тех, кто меня
обманывал, я тебе верила, а ты предала меня …» В ее голосе слышались
гневные интонации, обращенные к той, кого она считала неправой, и
кому, по идее, следовало защищаться, чтобы не быть уничтоженной.
Когда поезд прибыл на станцию Тоттенхэм Коурт Роуд, она встала и, не
прерывая потока слов, направилась к дверям.
Мне тоже нужно было выходить, поэтому я встал позади нее. На улице
она направилась в сторону Бедфорд Сквер, по-прежнему погруженная в
воображаемый диалог, сердито обвиняя и что-то доказывая. Мне стало
любопытно, и я решил пойти за ней, поскольку мне все равно нужно
было идти в ту же сторону. Несмотря на полную погруженность в
воображаемый разговор, женщина, похоже, знала, куда ей нужно идти.
Вскоре показался внушительный Дом Сената, высотка 1930-х годов
постройки, главный административный корпус университета и
библиотека. Я был поражен. Неужели мы с ней шли в одно и то же
место? Да, как раз туда она и направлялась. Кто она — преподаватель,
студентка, офисный работник или библиотекарь? Может быть, она
проводила какой-нибудь психологический эксперимент? У меня не было
ответа. Я держался шагах в двадцати за ней, и к тому моменту, когда
вошел в здание (по иронии судьбы бывшее штаб-квартирой Полиции
Мыслей в фильме по роману Джорджа Оруэлла «1984»), один из лифтов
уже поглотил ее.
То, чему я стал свидетелем, несколько обескуражило меня. Будучи
взрослым двадцатипятилетним студентом первого курса, я считал себя
интеллектуалом, и был убежден, что все ответы можно найти и все
проблемы человеческого бытия можно решить при помощи интеллекта, то
есть — думанья. Тогда я еще не понимал, что неосознаваемое думанье и
есть основная проблема человеческого существования. Профессора мне
представлялись мудрецами, знающими все ответы, а университет —
храмом знания. Как она могла быть частью всего этого?
Перед тем, как войти в библиотеку, продолжая думать о странной
женщине, я зашел в мужскую комнату. Я мыл руки и размышлял:
«Надеюсь, я не закончу так же, как она». Стоявший рядом человек
бросил взгляд в мою сторону, и я вдруг с потрясением понял, что не
только подумал, но и пробормотал это вслух. «Боже мой, да я уже
такой же, как она», — промелькнуло в голове. Разве мой ум не работал
так же непрерывно, как ее? Между нами была ничтожная разница.
Похоже, что доминирующей эмоцией ее думанья был гнев. В моем случае
преобладала тревога. Она думала вслух. Я думал преимущественно про
себя. Если она сумасшедшая, то тогда все сумасшедшие, и я в том
числе. Разница только в степени.
На какой-то миг я сумел отступить
от своего ума и увидеть его как бы с более глубокой точки. Произошел
краткий сдвиг от думанья к осознанности. Я по-прежнему был в мужской
комнате, только теперь один, и смотрел на отражение своего лица в
зеркале. В момент отделения от ума я громко засмеялся. Это может
показаться безумным, но мой смех исходил из здравого ума. Это был
смех пузатого Будды. «Жизнь не так серьезна, как ее рисует ум».
Похоже, смех сообщал мне именно это. Но это был лишь проблеск, и
очень скоро он забылся. Следующие три года я прожил в состоянии
тревоги и депрессии, целиком отождествленный с умом. И прежде чем ко
мне вернулась осознанность, мне довелось очень близко подойти к
мысли о самоубийстве, но тогда это было уже гораздо больше, чем
проблеск. Я освободился от навязчивого думанья и мнимого, созданного
умом «я». Тот случай дал мне не только первый проблеск осознанности,
он также заронил первые зерна сомнения в абсолютной ценности
человеческого интеллекта. Спустя несколько месяцев произошло нечто
трагическое, еще более усугубившее это сомнение. В понедельник утром
мы пришли на лекцию к профессору, чей ум восхищал меня. Как
оказалось, мы пришли лишь для того, чтобы услышать: в выходные он
совершил самоубийство — застрелился. Я был в шоке. Профессор был
чрезвычайно уважаемым преподавателем, и, как мне казалось, знал все
ответы. Однако тогда я еще не видел альтернативы культивированию
разума. Я еще не понимал, что мышление — это всего лишь тонкий слой
сознания, которым мы являемся, а также ничего не знал об эго, не
говоря уже о возможности обнаружить его в себе.
Экхарт Толле "НОВАЯ ЗЕМЛЯ:
Пробуждение к своей жизненной цели"
|
